Качает черт качели
Вперед — назад, вперед — назад... Ф. Сологуб Современники серебряного века с любовью, трогательно относились к поэту и прозаику Федору Сологубу. Вот что писала о нем Зинаида Гиппиус: “О Блоке можно было написать умер. И о Розанове. Да и о Брюсове: он хуже, чем умер, он — болыпевицкий цензор, сумасшедший жестокий коммунист, пишет оды на смерть Ленина и превратился из поэта и беспомощного рифмоплета... что даже удивительно (или, на- против, не удивительно). Но могу ли я говорить о Сологубе? Он в России. Я его знаю, люблю неизменно, уважаю неизменно, вот уже почти тридцать лет...” Я специально привел столь объемную цитату из Гиппиус, потому что в этой характеристике — весь художник Сологуб и гражданин Сологуб, и явление “Сологуб в мире”. Поэт любим и уважаем творческой русской интеллигенцией за то, что не преклонил колен перед варварской властью большевиков. Многие это сделали. Главной трагедией поэта была мечта и действительность в вечной борьбе и игре с его душой, ранимой и беззащитной: ...Хочу конца, ищу начала, Предвижу роковой предел. Противоречий я хотел, Мечта владычицею стала. Его влечет образ таинственной звезды — “звезды Маир”. Но он всегда хочет возвратиться на родную свою землю. Известно, что, когда Сологуб выходил на эстраду и читал свои волшебные стихи, он сам казался трагическим противоречием этих стихов. В них сплеталось реальное с нереальным. Мне кажется, что его “мечта и действительность” в вечной игре с его душой — это и есть тот образ, который он нарисовал в своих стихах о “чертовых качелях”. Он словно был склонен во всем выискивать и, если ее там нет, то придумать: Потягайся с ведьмой мудрой, Силу в силе покажи... О, Кузмич мой беднокудрый, Ты меня заворожи! Поэт сам был рад тому, что его кто-то заколдует, заворожит. И сам он часто брал ритм завораживающий, явно сам выступая в роли колдуна: ...Ты не в круге, весь ты в точке, Я же в точку не вмещусь... ...будешь умирать, И тогда поймешь и примешь
Троецветную печать... Для придачи “волшебники” своим стихам он менял ритмы, искал таинственные смысловые и словесные ходы: Водой спокойной отражены, Они бесстрастно обнажены
При свете тихом ночной луны. Два отрока, две девы творят ночной обряд... Сологуба считали человеком надменным. Особенно журналисты, которые наперебой домогались у него интервью. Но что поделать — он не любил эту суматошную братию, ему было жаль на них тратить время и душу. Они же в отместку не раз объявляли его колдуном и садистом. И это была почти правда — темные силы властвовали в его поэзии: Когда я в бурном море плавал
И мой корабль пошел ко дну, Я возопил: “Отец мой, Дьявол, Спаси меня, ведь я тону”. Признав отцом дьявола, лирический герой Сологуба принял от дьявола и все черное наследство: злобную тоску, душевное одиночество, холод сердца, отрешение от земной радости и презрение к человеку. После таких откровений, как детский сон, вспоминались его нежные строки: В поле не видно ни зги... Кто-то зовет: “Помоги!” Как помогу? Сам я беден и мал, Сам я смертельно устал —
Что я могу?.. Далее в стихах идет высокий нравственный мотив: Если не сможем идти, Вместе умрем на пути... Но, увы, процесс отхода от прошлых нравственных идеалов набирал губительную силу. Если раньше он писал: Я верю в творящего Бога, В святые завесы небес... — то теперь стало: Собираю ночью травы
И варю из них отвары... На фоне таких контрастов было невозможно понять, что за личность — поэт Сологуб. Сам он не проявлял к друзьям никакого особого внимания. Одно время их связывала дружба с Блоком. Но после написания Блоком “Двенадцати” он охладел и к нему. Имя Сологуба вовсю гремело. Актеры выли с эстрады его знаменитое: Качает черт качели... Видимо окончательно разрушив свою душу, он уходил в мистику из реального мира: В мире ты живешь с людьми, — Словно в лесе, в темном лесе, Где написан бес на бесе, — Здесь с такими же зверьми.